Ирина Лекаторчук – новое имя в творческой среде Новороссийска. Она пишет стихи и сказки для детей, выпустила три книги, дает поэтические вечера под аккомпанемент рояля и производит впечатление человека странного и талантливого. Но ведь это и притягивает, правда? Познакомимся?

– Немного о себе. Родом из Сибири. «Я родилась в тайге, среди болот, брусникою и клюквою богатых, где временный нашел себе оплот поселок лесорубов бородатых….» Училась в Красноярском университете. Большую часть взрослой жизни провела на Урале. Работала в редакциях разных газет.

– Как пришло понимание, что ты поэт?

– Я очень долго сопротивлялась тому, чтобы обозначить себя каким-то образом. «Поэт», «писатель», «психолог»… Все это «ярлыки» – понятия, за которыми стоит определенная шкала соответствия в понятийной базе человека.

Я смирилась со своим даром лишь тогда, когда осознала, что это способ моей помощи самой себе. Некая сублимация житейских и психологических трудностей выписывается на бумагу вместе с текстом стихотворения. И приняла способность писать – как дар, – когда увидела, что могу помочь читателям справиться с их проблемами, показывая, как я решала свои.

– Как проходит процесс творчества? Есть ли такое ощущение, как предстихи?

– О, процесс творчества часто настигает меня в самое неподходящее время в самых неподходящих местах. То в ванне, то в бане, то на лесной дороге… И всегда не на что записать. Особенно весело, когда «двойня», то есть рождаются сразу два стихотворения, и оба нужно удержать в памяти до момента, когда будет на что зафиксировать строчки.

«Предстихи» – какое слово замечательное! Само состояние мне известно. А вот слова под него не было. Случается томление какое-то, маета. Еще ничего не понятно, но… словно я вынашиваю что-то. Прежде это если не пугало, то смущало меня. А когда увидела в долгосрочной перспективе, что результатом такого состояния всегда является стихотворение, начала просто улыбаться, уловив знакомые симптомы. «Это будет написано мною. И придет ко мне сверху, как данность…»

– Создать рифмованные строки может любой человек. Но где грань между рифмой и поэзией?

– Подобный вопрос задал мне семиклассник в пермской школе. Был в моей жизни период (с 2005 по 2016 год), когда я много ездила по стране и помимо встреч со взрослой публикой в библиотеках, клубах, домах культуры проводила так называемые «уроки литературы».

Я выделяю несколько понятий: «мастерство», «талант» и «гениальность». На мой взгляд, мастерство – это умение грамотно, с учетом знаний теории стихосложения, составить рифмованный текст. Так же, как хороший каменщик складывает правильную печь. Талант – это (опять же на мой взгляд) подключенность к высшему знанию, связь с информационной базой Вселенной. Однако, как часто бывает, уловив потрясающие мысли и образы, человек не в состоянии привести их в соответствие с тем, что вправе называться литературой и может быть явлено миру. Ведь считывается информация в виде образов, чтобы ее выразить в словах, нужно мастерство. Вот и пишут в стол!

«…Как дети ловят бабочек сачками,

Так я ловлю все мысли и слова,

Что прорастают из меня стихами…

Да, мне нужна пустая голова!

Мой мозг не генерирует идеи.

Я – резонатор, колокол, набат…

Мир говорит со мной Душой своею.

И мне нужна пустая голова:

Принять, прожить, прочувствовать до дрожи,

Одеть в слова и – так зарифмовать,

Чтоб слушающий мне поверил кожей!»

А вот состояние, объединяющее мастерство и талант, я называю гениальностью.

– Какие слова, образы, ощущения, никогда не приживутся в ваших стихах? Что относится к табу в жизни и искусстве? Нравится ли, к примеру, рифма: «квест – thebest»?

– Я частенько в шутку называю себя «устаревшая модель». Не только потому, что у меня до сих пор кнопочный телефон. Я и от таких новомодных тенденций, как писать без знаков препинания, рифмовать оборванные слова, вкручивать в стихотворение множество вычурных словечек, держусь в стороне.

Мне всегда было важно: в каком состоянии я оставила человека, когда он закрыл последнюю страничку моей книги? Именно поэтому я замолкала на девять лет. Я чувствовала, что нельзя говорить о чем-то тяжелом и драматичном, не оставив надежду.

Меня очень смущает любой фанатизм, как в творчестве, так и в жизни – в целом. Я эмоциональный человек, и порой жесткий. Однако не приветствую агрессию в творчестве. Считаю, всему свое место и время! В том числе и иностранным словам. Я русский человек и пишу на родном языке.

– Вас интересует в творчестве что-то, кроме самой себя и собственных переживаний? Может ли поэт быть вне событий вокруг?

– Мое творчество напрямую отражает систему моих ценностей. В нем и моя гражданская позиция, и духовный уровень. Однако кто и что есть тот фильтр, через который происходящее преломляется в творчество? На мой взгляд, это сам автор. Я пишу о том, что для меня важно. Это и переживание Бога в себе, и чувство любви к мужчине, осознанное в новом качестве; и радость от развязанных узелков прошлого.

Конечно же, поэт не может быть вне событий, происходящих вокруг. Однако уровень восприятия диктует степень вовлеченности в них. Если я понимаю, что над законами государственного уровня есть законы уровня божественного, то мне интересна интерпретация с высшего уровня.

«Меня как будто бы призвали.

Я чувствую себя в строю.

Еще не в камне, не в металле,

Но на посту уже стою…

Я чувствую. И это трудно

Понять. И тяжело принять.

Но из горнила голос трубный

Мне повелел сей пост занять…»

– Чего вы больше всего боитесь? Как эти страхи живут в вашей поэзии?

– Страхи – тема особая. Я сканирую себя регулярно на их наличие, и нет однозначного ответа. Это ведь к кому обращаться. Если спрашивать человека, который живет в теле женщины и называется (в этом воплощении) Ириной Юрьевной, то могу признаться, что боюсь встретить ту полосу старости, которая сопряжена с беспомощностью, в состоянии бездомности, в котором пребываю сейчас.

Как любая мать, которая когда-то выносила дитя, да еще и вырастила его в одиночку, я боюсь потерять сына…

А если спрашивать бессмертный Дух, который пришел в жизнь чему-то научиться, то я, наверное, боюсь одного: не успеть развязать все узлы из прошлых воплощений.

«В черте моего обережного круга –

Бесценные души любимых людей.

Мы трудно искали по жизни друг друга,

Мы долго скитались, в Галактике сей.

Мы ведаем Путь, но не ведаем Время.

Мы пестуем Дух в колыбели Души…

Но жизнь проживаем – порою – не с теми;

Подчас – недоверием Богу – грешим…»

Какие страхи отражены в моих стихах? Те, с которыми справилась. Собственно, стихотворение и является результатом озарения – когда находишь ответ на вопрос, в котором долго живёшь.

– Какой должна быть женщина в современном мире? Ахматова написала свои знаменитые строки «Умру на ветру». В вашей жизни были «ахматовские сквозняки», которые все переворачивали и заставляли начать с нуля?

– Я свой «оброк» этой теме заплатила сполна. «Должна…» – кому? Какое огромное количество «специалистов» процветает на этом поприще! И в интернет-пространстве, и за его пределами… Что в итоге? Дрессированные клоны, потерявшие свою индивидуальность. А может, так и не обретшие ее.

Меня всегда занимала моя непохожесть. И травля в школе, и болезненные поиски «своей стаи», людей, способных понять и принять меня такой, какая я есть, – все это мне знакомо.

И бесконечное самосовершенствование, которое уводит от своей уникальности… Ты просто предаешь себя и замысел Бога относительно тебя. Ответ для меня однозначен: женщина должна быть собой!

А по поводу «сквозняков»… В 19 лет мне хватило ума проанализировать судьбы известных мне поэтесс: Цветаевой, Ахматовой, Ахмадулиной… Я пришла к неутешительному выводу: «простое женское счастье» – редкий гость в их домах и судьбах! А мне очень хотелось счастливой женской судьбы, и я решила пожертвовать своим даром. Глупая! Если б я знала, что жертва напрасна… В 28, потеряв уже не первого ребенка, отреагировала вот этим:

«Какую дань еще возьмешь?

За что еще платить заставишь?

Ужель в покое не оставишь,

Пока в могилу не сведешь?»

И замолчала на девять лет! А «с нуля» я начинаю регулярно. Такое ощущение, что за свои 60 лет прожила уже жизней десять…

– Почему вы решили печататься самиздатом? Пробовали обращаться в издательства?

– Начнем с того, что я вообще не решала «печататься». Всякий раз получалось, что окружающим моя книга была нужнее, чем мне самой.

Я жила в лесной избушке и ни о каких издательствах не думала… Просто появилось время привести в порядок стихи и наброски – зимы на Урале долгие. О книге заговорили те, кто слушал мои стихи. Мне самой это было неинтересно. Но «знаки» читать умею. И «на зов» идти – тоже. Поэтому все сложилось как сложилось. Я ничего не определяла, я просто слушала и слышала. А для того, чтобы идти в историю с издательствами, нужны амбиции.

– Как вы считаете, могут ли родители воспитать в ребенке любовь к поэзии? Что для этого необходимо?

– Самое лучшее, что могут сделать родители для ребенка, это найти время понаблюдать за ним, постараться его понять и создать разнообразную развивающую среду. А ребенок сам выберет.

– Вы часто встречаетесь с публикой. Как вас принимают любители поэзии в Новороссийске?

  • В Новороссийске я живу неполных четыре года. Год «срасталась» после очередного виража судьбы. А потом пошла исследовать творческую жизнь города. Приняли очень хорошо, надо сказать. Уже в феврале 21-го года мы с новороссийским автором-исполнителем Константином Калошиным провели совместный концерт. А в июне того же года я осуществила свою давнюю задумку и дала первую салонную программу – стихи под аккомпанемент рояля. Летом 22-го – вторую. Сейчас готова третья, это концерт-моноспектакль. Еще были творческие встречи в библиотеке имени Баллиона и в «Книжной лавке студента»…

Людмила Шалагина