Есть такая традиция – к концу года подводить итоги. Эта практика не чужда и литературоведам. Главным критикам страны еще предстоит проанализировать ландшафт современной художественной прозы на главной книжной выставке Non/fiction, которая пройдет в декабре, но что явно и очевидно, – на изменения политического климата в стране и мире литература отреагировала потоком текстов, в которых областью авторского вымысла становится близкое будущее общества, и преимущественно – устройство государства будущего.

На фоне активной милитаризации мира, миграционных движений, ухудшения экономической составляющей расцветает жанр антиутопии. Буквально на наших глазах строится российская фабрика антиутопий, и жизнь дает для этого почву. Проблемы несменяемости власти, вызовы, связанные с выбором «свобода – несвобода», национальная идентификация становятся главными литературными темами. Отметились в этом жанре авторы, находящиеся на разных краях общественно-политического поля – от гламурного писателя Сергея Минаева и явного оппозиционера Дмитрия Быкова до сталиниста Проханова. Независимо от политического вкуса, объединяет их одно – отсутствие в книгах проекта положительного будущего. Именно поэтому антиутопия не утопия, симбиоз вымысла с узнаваемыми деталями нашей действительности.

И если классический Оруэлл «1984» или Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», а также Хаксли «О дивный новый мир» – это образцы деформации западного сознания, а замятинские картины наступившего коммунистического рая для тех, кто готов влиться в общество целиком, обошли нас стороной, то современным авторам трудно отказать в прозорливости. Остановлюсь на двух знаковых работах уходящего года.

Страхом перед эпидемией, вызванной нейрологическим оружием, пронизаны страницы нового романа обаятельного Дмитрия Глуховского «Пост». Обязателен к прочтению не только любителям жанра мировых катастроф, но абсолютно всем, кому больше 18. Мрачная сказка, которая заставляет задуматься над вопросом: а что, если…?

Российская Федерация в результате гражданской войны превратилась в Московскую империю с восточной границей в Ярославле. Там и разместился злополучный пограничный пост, с которого начинаются ужасы повествования, разительно отличающиеся от сцен мирной и сытой жизни в Москве.

За рассказами о балах, спектаклях в Большом и приемах у императора, за сочными описаниями праздничных выездов, народных гуляний и крестных ходов как-то легко забыть, что действие разворачивается не в девятнадцатом веке, а в двадцать первом, ямщики соседствуют с «майбахами», император разъезжает не в карете, а на лимузине, его охрана вооружена современными иностранными автоматами, а москвички втихаря слушают записи никем не превзойденной Билли Айлиш. Однако эта лубочная утопия оказывается быстротечна и мимолетна, она развеивается еще до пересечения Третьего транспортного кольца. Прежний мир сгинул, разрушен до основания, и возврата к нему уже не будет. Если соскрести позолоту со слащавых речей государственных мужей, быстро вырисовывается совсем другая картина. Москва в этом мире поделена на пояса, своего рода черты оседлости, и если в пределах Золотого и Серебряного поясов иллюзия цивилизации еще цепляется за жизнь, то за Трешкой царят голод, нищета, разруха и казнокрадство. Телевидения и Интернета нет. Школы закрыты, а в тех, что еще остались, учат не чтению или родной речи, а истории, причем отредактированной в соответствии с видением правящей династии.

Сравнивать с существующей реальностью можно долго. Начиная от государевых приближенных, вопреки здравому смыслу собирающихся на премьеру «Щелкунчика». Они, как и неугомонные ковид-диссиденты и антиваксеры, отрицают саму мысль о существовании подступающей к Москве угрозы – орды одержимых, зараженных «бесовской молитвой». Государь – с виду мягкий, чадолюбивый, благородный праведник оказывается тираном, одержимым мыслью прирастания территорий: «Все жертвы, все лишения – все ради этого и было, чтобы только дальше расти». А главное – люди, которые все знали, но решили делать вид, что ничего не слышали и не видели, только лишь потому, что очень хотелось задержаться у государственной кормушки. «Пост» – безусловный бестселлер.

Вторит в тему Глуховскому Владимир Сорокин романом «Доктор Гарин». Эта книга стала продолжением повести «Метель». Писатель Сорокин известен книголюбам как ярый борец с языковыми штампами и канцеляризмами в любой стилистике. Язык, на котором мы сегодня пытаемся общаться – или я пытаюсь написать эту статью, – переживает постоянное насилие. Тотальная бессмыслица слов обесценивает нашу жизнь, и это угнетает автора. Сорокин продолжает идею Оруэлла и лингвистов о том, что язык формирует мышление. В «Докторе Гарине» затертых смыслов и слов точно нет, зато есть сюжет, который являет миру позицию автора по отношению к стандартам нравственным. И эта позиция неоднозначна. Начиная с главного героя, интеллигента Платона Гарина, который живет в комфортной санаторной атмосфере, излечивая от неврозов так называемых бути – клонов ягодиц некоторых глав государств. Безусловно, автору его герой симпатичен. Покуривая сигару, произнося всякие благоглупости, поучая персонал и с позиции превосходства беседуя с выведенными в пробирках сильными мира сего, Гарин готов так прожить всю жизнь. Но случается непредвиденное вторжение казахов на российские просторы, и главному герою предстоит пройти свой путь по разным дорогам русской утопии, русского хаоса, гипертрофированного русского идеала. Путешествие доктора Гарина – попытка утешительного романа. Совершенно нереального, конечно же, – в реальном мире доктор, полюбивший пить из реки после ядерных взрывов, скончался бы от радиации, не дойдя до конца пути. Неизвестно, что его поддерживает – титановые запчасти или вера, что в финале наступит желанный покой. Но душок сарказма пронизывает весь текст и убивает возможность эмоционального сопереживания кому-либо из героев. Сюжетная структура очевидная и предсказуемая – ни второго, ни третьего дна, ни скрытых подтекстов или хотя бы злободневных шуток в «Докторе Гарине» нет. Даже многообещающая линия с лидерами Большой Восьмерки, принявшими образ ягодиц, сводится к полнейшему пшику – самые одиозные из них поступают работать в цирк и исчезают со страниц романа.

Несмотря на то, что критика считает Владимира Сорокина одним из важнейших писателей наших дней, «Доктор Гарин» не самый удачный ребенок автора. Прочитав роман, можно получить эстетическое удовольствие от прекрасного авторского слога и сорокинских метафор, но ни душевного трепета, ни пробуждения мысли не случится. По мне, так: ни уму, ни сердцу.

Почему жанр антиутопии так активно сейчас продается? Видимо, это защитная реакция нашей психики. Получая негативный новостной контент, мы пытаемся смоделировать худшее развитие событий и, чтобы от этого защититься, ищем пути отступления. А антиутопия нам в этом помогает, обнажая тенденции, которые нас тревожат. Пессимистическая фантасмагория открывает нам суть этих тенденций, доводит их до конца. Читая книги об устройстве будущего, мы исследуем нашу тревогу и эмоционально ее переживаем. Другими словами, антиутопия помогает нам не свалиться в массовый психоз, отстраняясь от «бесовских молитв».

А еще всякая утопия отменяет конец, удовлетворяя нашу тягу к потустороннему. В войне с будущим у нас нет шансов ни понять, ни уцелеть. Улитка ползет по склону Фудзиямы, не зная, что она ползет по склону вулкана.

Наталья Семенова, генеральный директор «Центра социальных инициатив»